Наследие предков - Страница 50

235U… Неприметная надпись в конце какого-то слова под свастикой в зубчатом круге…

УРАН ДВЕСТИ ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ!!!

Из уст Самохина вырвалось бранное слово, и он отбросил свинец так, словно тот превратился в огромного, страшного и ядовитого паука.

— Уйди с дороги! Это уран! — заорал староста общины, кидаясь на выход из этого ставшего вдруг проклятым помещения.

* * *

Павел Стечкин оседлал стул, сложив руки на его спинке. Перебирая в пальцах старую бензиновую зажигалку, он пристально смотрел на человека, сидевшего напротив. Буквально в паре метров от него.

После того, как с этого человека сняли его комбинезон, под ним обнаружилась камуфлированная одежда с расцветкой, известной как «пятнышко». Человек был брюнетом. На вид чуть более тридцати лет. Голова забинтована. Но бинты наложили уже тут, в бункере, как и пластырь на разбитую переносицу. Руки незнакомца были скованы наручниками позади стула.

— Эдик, я думал, арийцы выглядят… как бы это… чуть более по-арийски, — хмыкнул Стечкин, слегка повернув голову влево, в сторону сидевшего на койке и закинувшего ногу на ногу Шестакова.

— В каком смысле? — прапорщик продолжал рассматривать трофейный нож, изъятый у пленного.

— Да в прямом. Ты глянь на него. Смуглый. Брюнет. Глаза черные. Где же белокурая бестия-то?

— А ты, Василич, Геббельса с Герингом видел? Они, что ли, соответствовали шаблону? — кашлянул Шестаков.

— Нет, Эдик, не видел. Я не такой старый, как ты.

Лицо незнакомца чуть исказилось от мимолетной ухмылки. Впрочем, он продолжал смотреть мимо майора, в стену, и шмыгать пострадавшим носом.

— Ладно, гвардии старший прапорщик, как допрашивать-то его будем?

— У меня паяльная лампа есть, — пожал могучими плечами седой Эдик.

— Да нет, — Стечкин поморщился. — Кто-нибудь у нас немецкий знает?

— Альфтан. Он же сам немец.

— Ну, так он русский немец. Его предки, кажись, с Петровских времен на Руси живут.

— Да, но немецкий язык он знает. У него, вроде, тетка в Ганновере после горбостройки обосновалась.

— Да? — удивился майор. — А чего я не знал?

— Дык, — Шестаков хмыкнул, — чай, не актуально было до сего дня.

— Ну ладно, — Стечкин повернул голову назад, к двери, и крикнул. — Боря! Колесников! Капитан!!!

Дверь приоткрылась, и показался Борис, благодаря которому пленный сейчас находился здесь.

— Я тут, командир.

— Ты броневик ихний нарисовал уже?

— Да, — Колесников протянул листок бумаги прапорщику.

Шестаков взглянул на рисунок и поморщился:

— Это что за мать его такое? Боря, да у меня внучка лучше рисует.

— Ну, блин, извиняй. Я не Репин, — раздраженно развел руками капитан.

— Зато Пикассо — тот еще, — покачал головой Эдуард.

— Ну, ты можешь опознать, что за машина?

— По этим каракулям? Да это психиатру надо отдать, чтобы он опознал твою болезнь, капитан.

— Да ну тебя к черту, в самом деле…

— Ладно, хватит вам, — досадливо сморщился Стечкин, — Боря, позови младшего сержанта Альфтана. Мухой его сюда!

— Понял, — Колесников кивнул и скрылся за дверью.

Павел продолжил внимательно наблюдать за пленным. Он готов был поклясться, что во время обсуждения рисунка Бориса тот снова ухмыльнулся. Стечкин извлек портсигар из нагрудного кармана. Достал оттуда папиросу и прикурил от той зажигалки. Пленник задержал взгляд на курительных принадлежностях русского офицера.

Майору показалось, что он понял этот взгляд. Он снова раскрыл портсигар, и покачал им перед пленником. Незнакомец едва заметно кивнул.

— Курить хочет подранок наш, — хмыкнул Павел и поднялся со своего стула.

— Смотри, чтоб он за руку тебя не укусил, — предупредительно произнес Шестаков. — У меня ротный в Афгане так чуть пальца не лишился.

— Да у меня кулак размером с его голову, — покачал головой майор. — Он ведь не самоубийца, хоть и курильщик.

Павел вставил папиросу в рот пленному, дал прикурить от зажженной зажигалки и вернулся на свое место. Никаких неприятных сюрпризов чужак не выкидывал.

Наконец в помещение вошел младший сержант Альфтан. Решив, что в присутствии незваного гостя этому самому гостю лучше будет продемонстрировать дисциплину и четкую субординацию, он щелкнул каблуками, приложил руку к облаченной в черный берет голове и приготовился было уже отрапортовать, однако Стечкин махнул рукой:

— Никита, пообщайся с гостем нашим.

— С этим, что ли? — Никита усмехнулся и подошел к пленнику. — Здорово, чувак. Прости, что я прикладом личико тебе попортил. Но ведь не зря вам восемьсот лет уже твердят: кто с мечом к нам придет, тот люлей огребет.

— Блин, Альф! — Стечкин на мгновенье прикрыл лицо ладонью. — По-немецки с ним поговори.

— А, вон оно что. Типа, хенде хох, хитлер капут, даст ист фантастиш? — засмеялся младший сержант.

— Что-то вроде того, но без этой чепухи, — кивнул майор и снова обратил внимание на мимолетную ухмылку пленника. — Хотя… Постой-ка! Что-то мне подсказывает, что наш дорогой друг и так понимает нашу речь.

Мимолетно брошенный незнакомцем на лидера Красноторовской колонии взгляд только подтвердил эту догадку.

— Так, Эдик. Тащи сюда свою паяльную лампу. Перекур окончен.

Незнакомец выплюнул дотлевающую папиросу и, шмыгнув носом, произнес по-русски, но с заметным акцентом:

— Это все непродуктивно. Мы теряем время только. Что вам нужно от меня?

* * *

— Сколько там банок? — Самохин нервно ходил по коридору, совершенно несознательно отмеряя в одну сторону и обратно по девять шагов.