— Эдик, не дури! Это мы!
— Командир? — бессильно улыбнулся Шестаков, узнав голос Стечкина.
— Да, я. Борис, помоги. Тяжелый наш прапор…
Шестаков извлек из-за пазухи две сигнальные ракеты.
— Командир! Не в службу… а в дружбу… Запусти…
— Что это?
— Красная… сигнал четырем БТР-ам… резерва… начать фланговые атаки… Зеленая… внимание… крабы… крабы вышли на берег…
— А ты все предусмотрел, Эдик…
— Да, командир… только вот… Володьку Грищенко… убили… не уберег… прости… Володька…
Самохина снова стошнило на пол. Он чувствовал жар. Но еще больше он чувствовал страх. Даже тусклый свет масляной лампы вызывал острую резь в глазах. Майор попытался подняться с койки, но его сильно зашатало. Понимая, что он рискует упасть, Самохин снова уселся на койку и дрожащими руками принялся ощупывать зудящее лицо. Почему оно зудит? Ощупав его, он понял, что кожа жутко шелушится, а в некоторых местах, особенно на скулах, появились жуткие язвы. Что же он увидит, если доберется до зеркала? А может, не стоит? Может, лучше добраться до пистолета и пустить себе пулю в висок, пока на это есть хоть какие-то силы?
За дверью слышался какой-то шум и суета. Громкие командные голоса. Испуганные возгласы женщин.
— Борщо-о-ов! — промычал осипшим голосом Самохин. — Бор-що-о-ов! Чертов урод… Что… Что там происходит?.. Что такое?.. Там… происходит?..
Его снова вырвало.
Дверь открылась. Вошел Борщов. За ним… Михеев?! Самохин с трудом поднял воспаленные глаза и уставился на морского пехотинца. С ним были еще два автоматчика.
— Вот он, — злорадно ухмыльнулся Борщов, указывая на своего, разваливающегося буквально на части босса.
— Твою мать! — поморщился Михеев. — Что с ним такое?! И что за вонь?!
— С ураном поигрался дядька, — продолжал ухмыляться Борщов. — А потом струхнул и заставил меня его шмотки стирать. Ну я и постирал. А в процессе натер ему эти шмотки тем ураном изнутри. Да еще крапалик надфилем сточил ему в чай, который тоже мне приходилось заваривать, да в табачок.
— Что-о-о… — промычал Самохин, бодая головой воздух. — Что… ты такое… сук-ка…
— За что ты его так, а? Он же твоим папиком всегда был? — Михеев презрительно взглянул на Борщова.
— А он уже вот где у меня! — прорычал тот, поведя себе по кадыку ребром ладони. — Я его ненавижу! Всем нутром ненавижу!
— Ну, — вздохнул морской пехотинец, доставая из поясной кобуры пистолет. — Ежели умеешь ненавидеть, то умей и милосердным быть. Грешно заставлять человека такие муки терпеть. Любого человека.
Он всучил оружие Борщову и вышел, увлекая своих бойцов следом.
Василий победно усмехался, глядя на своего бывшего хозяина.
— Ну все, майор. Теперь наши пути-дорожки врозь идут.
— Щенок… Я ж тебя… всегда… рядом держал… заботился… гнида…
Борщов присел, наставив на лысую голову Самохина пистолет, сняв его с предохранителя и отправив патрон в патронник.
— А все почему? Да потому что тебе нужен был раб!
— Ага… — кивнул трясущейся головой Самохин. — Непременно…
— Ну так теперь я не твой раб!
— Не мой? — тот из последних сил усмехнулся. — Но раб… Чей-то… но раб… и таким останешься навсегда…
Борщов выстрелил, прекратив этот разговор. Поднялся. Направился к двери. Ему навстречу вошел Михеев.
— Все?
— Все сделал, — кивнул Борщов.
— Верни волыну.
Тот покорно отдал пехотинцу пистолет. И тут же оружие, из которого он добил Самохина, уставилось ему в лоб.
— Михей! Ты чего?.. За что?.. — пробормотал испуганный Борщов.
— Просто потому, что ты крыса…
— Ты о чем думал вообще, ес ку ворет кунэм, ишак!!! — заорал Тигран.
— Уже поздно, брат. Все.
— Что! Что он сделал?! — взволнованно проговорила Рита, подбежав к большому столу. Следом примчался и Бурков.
— Этот кретин снарядил вот эту адскую машину!
— А это… — выпучил глаза Бурков. — Черт, это же…
— Это атомная бомба!
— Господи! — выдохнула Рита. — Саня, не надо…
— Уже поздно, — продолжал улыбаться Загорский. — Если я отпущу рычаг, бойки ударят по капсюлям. Капсюли воспламенят пороховые заряды и толкнут урановые цилиндры навстречу друг другу. И все. Атомный взрыв.
— Но зачем?!
— Надо уничтожить это проклятое наследие. Мы ведь не знаем, кто победил там, наверху. Нет времени на раздумье. Взрыв уничтожит и цех, и лабораторию, и виртов. И весь соблазн обладания этим…
— Саня, не дури. Дай я вытащу эти чертовы урановые болванки. — Тигран подошел еще ближе.
— Уже. Их уже не вытащить. Все, ребята. Уходите. Вы теряете время. Я не смогу долго держать этот рычаг. Очень мощная пружина…
— Но должен быть какой-то…
— Нет, Тигран!!! — заорал Загорский. — Все!!! Ничего уже не изменить!!! Уходите сейчас же!!! Ворота можно открыть! Вон засов! Не надо лезть через верх! Быстро уходите на дрезину и как можно быстрее катите отсюда к чертовой матери!!!
Баграмян внимательно посмотрел на Александра. Тот весь вспотел от напряжения. Руки, судорожно сжимающие рычаг, дрожали.
— Я тоже остаюсь… — Вздохнул он.
— Что?! — вскрикнула Рита.
— Родная, он не сможет долго сдерживать устройство. Я подстрахую его. Все-таки это атомная бомба и вам надо дать большую фору…
— Нет!!! — женщина выпучила глаза и вцепилась в Тиграна руками, как хищная кошка хватает жертву. — Не-ет!!! — зарычала она.
— Прости родная… — Он с силой оттолкнул ее от себя. — Бурков, черт тебя дери!!! Забирай ее! Прикладом по башке оглуши если надо, но забери ее сейчас же!