— Ну, лицо не лопнет?
— По какой причине?
— По причине таких требований.
— Это не требование. Мы можем рассмотреть ваши условия. Что вы хотите за такое количество топлива?
— А что у вас есть?
— У нас есть кофейные зерна. Тростниковый сахар. Пенициллин. Также возможна ваша доля боеприпасов, если мы наткнемся на склад таковых.
— Нужды в боеприпасах у нас нет, — усмехнулся майор, намекая на то, что попытка захватить его топливо силой будет иметь неприятный результат для захватчика. — А все это кофе и сахар — баловство и понты. Ладно. Мы подумаем.
— Долго?
— Сколько потребуется, — нахмурился Стечкин. — Ты вот что скажи: в возможные условия, которые мы можем предъявить, входит возможность нахождения на ваших землеройных работах наших наблюдателей?
На этот раз нахмурился Пауль.
— Этого я не знаю, — ответил он.
— А ты узнай, дружок.
— Мне понадобится внеочередной сеанс связи. — Чилиец похлопал по своей наплечной сумке с радиостанцией.
— Я не возражаю, — кивнул Стечкин. — Никита!
— Здесь, — тут же показался младший сержант.
— Забирай подопечного. И добро ему на внеочередной сеанс.
— Понял, — кивнул Альфтан и увел иноземца.
— Что скажешь, Борис?
— Сахарком детишек наших хоть побаловать. Да и пенициллин сгодится.
— Понимаю, — кивнул майор. — Но что важнее, мы уже можем не следить украдкой, а находиться в месте событий. Улавливаешь?
— Так-то оно так. Но кто ж захочет идти в самую их гущу?
— Захочет? Боря, нам бы не следовало всем забывать, что мы военные люди. Особенно сейчас этого забывать нельзя.
— Да никто и не забывает, товарищ командир. Но в приказном порядке не хотелось бы. Ну… Добро, я — доброволец номер раз. Сколько еще?
— Ты? — скривился Стечкин. — Вот тебя бы отправлять как раз не хотелось.
— Отчего же? Старше меня по званию только ты, командир…
— Вот именно…
— Вот именно! А опытней — только Шестаков, если опять же тебя не считать. Тебе нельзя, ты главный. Шестаков — хозяйственник. А все наблюдения за этими пришлыми все равно на мне. Так что тут гадать нечего. Я пойду, если они согласятся. Скольких еще брать?
— А сам как думаешь?
— Парочку.
— Согласен. Много нельзя. Одному идти — тем более нельзя. Добровольцев будешь звать?
— Да, — кивнул Колесников.
— Только, Боря, возьми толковых. Чтоб не подвели, ежели что.
— Конечно, командир. Я ведь знаю, на что подписываюсь. Такие мне и нужны.
Крутить педали было тяжело. Одно дело, когда таким образом управляешь велосипедом, и совсем другое — тяжелой тележкой с толстыми осями и массивными стальными колесами, скрипящими по рельсам подземной узкоколейки. Плюс два пассажира.
— Этот туннель бесконечный, — недовольно ворчал Баграмян, усиленно налегая на педали дрезины. — Вот бы еще Крота встретить. Раскатаю по рельсам падлу.
— Тигран, она боится твоего голоса, — тихо проговорила Рита, все еще прижимая к себе оборванку.
Неизвестная свернулась калачиком, пряча лицо в грязных длинных волосах и прижимая голову к коленям.
— Блин, ну и воняет от нее, прости господи! — фыркнул Тигран.
— Я вообще не понимаю, откуда она тут взялась. Может, какая-то неизвестная община выживших?
— Все может быть, Рита. Не знаю я. А она неразговорчивая какая-то.
Движение продолжилось еще какое-то время, пока дрезина вдруг не стала сбавлять ход.
— Что такое? — взволнованно спросила Рита.
— Развилка впереди, кажется, — отозвался Тигран. Он включил фонарь, присовокупив к свету керосиновой лампы, принадлежавшей оборванке, еще и свой, более мощный луч. — Точно.
Он остановил транспорт, взял автомат и спешился. Вправо уходил другой туннель, подобный тому, по которому они двигались. Перед развилкой имелась переводная стрелка в виде простейшей системы рычагов, позволявшей выбирать одно из двух направлений. Сейчас был выбран левый путь. Однако Тигран решил осмотреть и правый туннель.
— Рельсы тут ржавые. Но не девяносто лет. Ими пользовались давно, но уже намного позже окончания войны. Я так думаю, — послышался его голос из бокового туннеля. — О! Да тут тележки какие-то!
Он углубился еще больше в эту сторону, чтоб получше разглядеть выхваченные фонарем призрачные силуэты.
Баграмян не ошибся: на рельсах стояли три скрепленные между собой тележки. И на них был какой-то груз.
Тигран замер, подойдя ближе. На каждой из трех тележек в мрачном безмолвии покоилось по одной бомбе. Их форма и хвостовые стабилизаторы не оставляли сомнений, что это действительно бомбы. И, судя по размерам, наверняка на пару тонн каждая, или даже больше.
— Черт возьми! — выдохнул он.
— Тигран, что там такое? — послышался голос Риты.
— Здесь три бомбы!
— Что?! Уходи оттуда скорее!
— Погоди! Сейчас!
Баграмян наклонился перед первой тележкой. Там, прямо под колесом, лежала свернутая шинель. Не задумываясь, он выдернул ее, желая осмотреть карманы. А развернув, обнаружил, что шинель немецкая. Еще со времен вермахта. Хотя, судя по петлицам, она принадлежала не армейскому солдату, а эсэсовцу. Серый цвет шинели стал зеленоватым от плесени, а материал истончился и местами был изъеден молью, а возможно, и крысами. Тигран принялся исследовать карманы, и вдруг услышал слева от себя какой-то шорох. Быстро повернув фонарь, он с ужасом обнаружил, что сцепленные тележки пришли в движение. Видимо, шинель была брошена не просто так, а выполняла роль стопора для колес. Туннель в начале имел незаметный уклон, увеличивающийся по мере дальности от развилки, и естественная сила земного тяготения увлекла тележки вперед.